26 февраля 2021 г.

Имеющий уши да слышит

Развитие этических стандартов, изначально призванных гуманизировать общество, на текущем витке эволюции обрело инструментарий, который вызывает широкие дискуссии о сомнительности средств достижения целей вплоть до сопоставления «новой этики» с «новым рейхом».

Все чаще создание равных возможностей де-факто оборачиваются привилегированным положением «меньшинств» и обратной ситуацией - ущемлением прав тех, кто к ним не относится. Все это именуется позитивной дискриминацией.

При этом такие тенденции как предоставление квот по признаку расы, гендера или ориентации взамен профессиональной составляющей и «cancel culture» в отношении тех, кто посмел усомниться в корректности подходов – массовое порицание в медиапространстве, ограничение свободы слова блокировкой аккаунтов, лишение работы и репутации – все это оправдывается необходимостью обеспечить высокий уровень эмпатии и поддержки ущемленных групп для торжества справедливости.

И здесь интересную роль в становлении культуры приобретает риторика. Следуя базовой модели коммуникативной психологии «квадрат общения» Фридеманна Шульца фон Туна («Говорить друг с другом», 1977), любое сообщение содержит 4 способа восприятия или анализируется в четыре уха:

1. Cлышит факт (констатация содержания: светофор зеленый);
2. Призыв (побуждение к действию: надо ехать);
3. Отношение (оценка собеседника: ты - тормозишь);
4. Саморазвитие (позиционирование себя: я предусмотрительный).

Возможно, в способности вариативного восприятия речи и кроется корень многих современных этических конфликтов. Говорящий озвучивает «факты», а ухо слышит лишь «отношение», оправдывая тем самым ответные, часто агрессивные методы.

Возьмем пример с рекомендациями скорректировать терминологию в клиниках UK, заменив слова «материнское молоко» на «человеческое», а «мать» на «родящий родитель» в целях защиты трансгендеров и небинарных персон. Казалось бы, как их психологическое и эмоциональное благополучие должно зависеть от наличия категории матери или отца? Термины употребляются как «факт» без желания ограничить права каких-либо участников правоотношений, но некое ухо проецирует это на себя сквозь призму личностного отношения и заявляет о дискриминации.

Другой пример – глава оргкомитета Олимпийских Игр в Токио Есиро Мори. Высказывая неосторожное предположение об удлинении времени совещаний при увеличении числа женщин-участников, он вполне мог исходить из знаний в сфере гендерной психологии и личного опыта, не предполагая, что это может влететь в ухо в виде «отношения» или «призыва». В итоге конструктивная дискуссия и контраргументы уступили место публичному осуждению и отставке.

В плоскости нюансов восприятия возникает вопрос: всегда ли ключ к взаимопониманию определяется настройкой языка? Или все же конфликты вызваны спецификой и чувствительностью уха? Не является ли стремление к комфорту некоторых ушей причиной возникающих перегибов новой этики, подрывающих основные принципы и идеи этики вообще?

Превалирующее сочувствие уху и требовательность к языку, похоже, приводят к тому, что люди, не готовые распознавать факты, требуют учета только их отношения, причём методами, выходящими далеко за грани взаимного уважения. Факты становятся неважны, чувства получают приоритет.

Иными словами, не пора ли задуматься: насколько оправданы попытки скорректировать язык для любого уха? Не правильнее ли «пролечить» слух? Все же язык представляет собой конструкцию (I) более способную к устойчивости и при этом (II) сложно поддающуюся универсализации, т.е. подстроиться под любое «ухо» не просто, поскольку пределы последнего в субъективности оценок и вариативности личного отношения безграничны, а вот научить слышать или, как минимум, корректно воспринимать и реагировать на услышанное, кажется, вполне постижимым.